Уклад крестьянской жизни. Брянщина

Глава IX ЛУБОЧНАЯ КНИГА И КРЕСТЬЯНСКИЙ ЧИТАТЕЛЬ В пореформенный период с усилением отходничества, введением всеобщей воинской повинности, развитием земской школы довольно быстро стали расти численность грамотного сельского населения и объем крестьянской читательской

Жизнь русского крестьянина конца XV столетия очень слабо освещена историческими источниками. К счастью, частично сохранились Новгородские писцовые книги 1495–1505 годов.

Этот уникальный документ заслуживает особого внимания. Захватив Новгородскую землю, Иван III решил произвести своего рода инвентаризацию всех ее хозяйственных угодий и населения. Целью переписи было точное определение податей и налогов в соответствии с московскими нормами. Тщательное изучение этих уникальных реестров позволяет историкам более или менее ясно представить картину повседневной жизни новгородского крестьянина. И картина эта, увы, довольно безрадостная.

«Таким образом, рассчитанные хлебные бюджеты крестьянских семей оказываются дефицитными, – делает вывод современная исследовательница. – В большинстве случаев зерна не хватает не только на семена, но и на собственное пропитание, а также на подкормку скота. Помимо этого надо учесть, что все крестьянские хозяйства должны были еще выделять зерно на уплату повинностей и налогов. А для получения денег хлеб нужно было продавать. Выход из такой тяжелейшей ситуации был только один, и он заключался в жесточайшей экономии зерна как в собственном рационе питания, так и при кормлении скота. В реальности это означало жизнь на уровне бедности большинства семей. Вполне возможно, что у крестьян была подсека, не учтенная при обложении, помогавшая улучшить их бюджет. Однако ее сокрытие не могло носить столь массовый характер. В реальной жизни экономическое положение крестьянских хозяйств в большой степени зависело от урожая.

Недостаток хлеба частью компенсировался крестьянами за счет доходов от леса и реки, животноводства и технических культур. При скудости почв и неблагоприятном климате занятие промыслами было дополнительным источником существования многих крестьянских хозяйств. Значительным подспорьем были рыболовство, охота, бортничество и собирательство…
Низкое качество почв, их сильная заболоченность и повышенная влажность были одной из главных причин низкой урожайности. В свою очередь худородные почвы требовали тщательной обработки. Однако у крестьянина для этого просто не хватало времени. Пользуясь примитивными орудиями труда, русский крестьянин работал с минимальной интенсивностью. Его жизнь зависела от плодородия почвы и капризов природы. Крестьянин вынужден был трудиться день и ночь, используя все резервы своей семьи, затрачивая огромные силы и при этом получая небольшую производительность своего труда».

Новгородская земля была, конечно, не лучшей на природной карте тогдашней России. Однако южные черноземы были недоступны из-за набегов степняков, а угодья средней полосы, в принципе, мало чем отличались от новгородских. Таким образом, картина суровой борьбы за выживание везде была примерно одинаковой…

Неумолимый закон природы состоит в том, что распаханная и приносящая урожай земля быстро истощается. Восстановить ее плодородие можно лишь двумя способами: дать земле отдохнуть несколько лет или удобрить ее навозом со скотного двора. Помимо навоза в качестве удобрения в старые времена использовали печную золу, речной или озерный ил…

Необходимость поддерживать плодородие земли хотя бы на минимальном уровне определяла весь уклад жизни земледельца. В средневековой Руси существовали три основных способа использования земли: подсека, перелог и трехполье. При подсечном земледелии весь процесс начинается с расчистки земли от леса и кустарника. Когда срубленные деревья подсохнут, их поджигают. Потом гарь очищают от остатков стволов и выкорчевывают пни.

«Прадеды наши, – писал знаток деревенского быта С. В. Максимов, – выжигая лес, на следующий год засевали ляды (гари) рожью. Новая росчисть три года кряду давала урожай. На четвертый год ее оставляли, жгли лес в новом месте; туда же переносили и избу. Покинутая ляжна годится под новую пашню не раньше чем через 35 лет; срок 15–20 самый короткий, да и то очень редкий. Такими подсеками, десятками и сотнями починков, по мере стеснения людностью, врезались русские люди в самую глубь лесов». Это была поистине война с лесом. Победить его можно было только общими усилиями сельской общины.

Уклоняясь от поземельного налогообложения, крестьяне часто устраивали поле где-нибудь в лесу, распахав с этой целью полянку или сведя полосу леса методом подсеки. Этот сокрытый от тогдашней «налоговой инспекции» источник дохода назывался «пашня наездом». Перелог – это постоянное использование новой земли. В степи и лесостепи, где земли много, а людей мало, можно таким образом решать проблему плодородия. Однако распашка целины – дело тяжелое. Кроме того, здесь, как и при подсеке, крестьянин вынужден был наподобие кочевника постоянно перемещать свое жилище вслед за своими угодьями.

Оптимальной системой было трехполье. Крестьянский двор располагается как бы в центре круга, разделенного на три сектора – яровой, озимый к пар. Каждый год сектора последовательно меняются. Поле, которое отдыхало под паром и «переваривало» внесенные удобрения, засевается. А одно из «работавших» полей уходит под пар. Через год наступает черед другого поля.

Понятно, что это идеальная схема. В реальной жизни существовало множество вариантов землепользования, соответствовавших местным особенностям. Так, например, трехполье как основная форма часто дополнялась перелогом и подсекой. Но и у трехполья была своя ахиллесова пята. Оно могло существовать только при регулярном удобрении земли значительным количеством навоза. Проще говоря, трехполье требовало наличия в крестьянском хозяйстве большого скотного двора, где стояли лошади, коровы, свиньи и другая живность. Нехватка удобрения, вызванная падежом скота или же какими-то другими бедствиями, немедленно сказывалась на плодородии поля.

Забота о навозе пронизывала всю жизнь крестьянина. По существу, это была забота о хлебе, об урожае…Веками шагал вслед за своей навозной телегой великорусский пахарь. И его одежда, и сам он до костей пропахли скотным двором и горьким дымом курной избы. Этот запах навсегда сохранился в древнейшем названии сельского труженика – «смерд».

Хорошая урожайность в русских землях в конце XV века определялась старинным выражением «сам-три». Это значит, что, посеяв мешок пшеницы, ржи, овса или ячменя, можно было по осени собрать три таких же мешка. Много это или мало? Скорее мало, чем много. Ведь из этих условных трех мешков крестьянин должен был один мешок оставить на семена, а из другого продать значительную часть зерна, чтобы заплатить подати своему землевладельцу и государю. Оставшимся зерном он должен был кормить семью до нового урожая. А если говорить об овсе, то значительная часть его уходила и на лошадей, которым перед тяжелой работой или дальней дорогой полагалось дать овса. Наконец, крестьянину нужно было продать хоть немного зерна для себя, чтобы иметь деньги для личных нужд. Ведь далеко не все необходимые в хозяйстве вещи он мог изготовить своими руками.

Урожай «сам-три» позволял крестьянину свести концы с концами, Но если по каким-то причинам (капризы погоды, вредители полей, болезни растений и т. п.) урожайность падала значительно ниже этой черты, в дом стучалась беда. При недостатке хлеба мужик вынужден был либо голодать, либо проедать семенной фонд, либо уклоняться от уплаты податей, либо просить в долг у соседей или землевладельца. Заметим, что эпоха Ивана III и его сына Василия была необычайно благоприятной в природно-климатическом отношении. Она не знала ни многолетних голодовок, ни опустошительных эпидемий, ни каких-то небывалых стихийных бедствий.

Данные по урожайности в средней полосе России (в вотчинах Иосифо-Волоколамского монастыря) выглядят следующим образом: «В семи уездах, в число которых входил, в частности, и Тверской, урожайность ржи в отдельные годы в конце XVI в. колебалась от сам-2,45 до сам-3,3- Еще меньше была урожайность овса (от сам-1,8 до сам-2,56) и пшеницы (от сам-1,6 и сам-2). Посевы ячменя давали более высокие урожаи (от сам-3,7 до сам-4,2)».

В Новгородской земле средняя урожайность зерновых была в ту эпоху на уровне сам-2. В южных черноземных районах урожайность была в два-три раза выше благодаря плодородию земли. Поэтому русские крестьяне издавна с тоской глядели на юг и юго-восток. Однако там, на границе степей, свистели татарские стрелы. В погоне за хорошей землей легко можно было угодить в плен к «поганым». Так и сидел горемыка крестьянин на своем окско-волжском суглинке, вымаливая у Бога погожие дни.

Основными орудиями крестьянского труда с древнейших времен были соха и плуг. Несложная деревянная конструкция с двумя железными наконечниками («сошниками»), соха была проста и удобна в обращении. Ее сошники стояли почти перпендикулярно к земле и не зарывались глубоко в почву. Поэтому соху могла тянуть самая слабосильная крестьянская лошадь. Наткнувшись на камень или корень, соха останавливалась. Пахарь, поднатужившись, выдергивал ее из земли, переносил за препятствие и снова продолжал свою борозду.

На пронизанных корнями деревьев, глинистых и каменистых почвах средней полосы России крестьянин вынужден был почти все время держать соху на весу. Это было физически тяжело, но целесообразно. Поэтому соха здесь дожила до коллективизации и уступила «поле битвы за урожай» только первым тракторам.

Однако у сохи был один весьма существенный недостаток. Она давала мелкую вспашку, плохо переворачивала и рыхлила землю. В итоге снижалась урожайность поля. При работе сохой она редко поднималась выше уровня «сам-три».

Русский крестьянин придумал великое множество всякого рода мелких технических усовершенствований для сохи. И все же она безнадежно отставала от своего главного соперника – железного плуга. Он глубоко зарывался в землю и хорошо ее перемешивал. Земля, обработанная плугом, давала обильные всходы.

Но плуг требовал мягкой, рассыпчатой земли. Эту тяжелую конструкцию не могла тянуть заморенная зимней голодовкой крестьянская кляча. Поэтому плугом пахали в южных (степных и лесостепных) районах, на мягких черноземных почвах. Обычно запрягали в плуг двух кастрированных быков – волов.

Помимо плуга и сохи крестьянин применял с десяток разного рода сельскохозяйственных орудий. Колосья жали серпом, в лугах гуляла коса, на току молотили цепы, комья земли после пахоты разбивала борона, в огороде мелькали лопаты и мотыги. Вечными спутниками крестьянина были нож и топор.

Проходя мимо колосящегося ржаного поля, горожанин непременно полюбуется на рассыпанные тут и там синие васильки. Крестьянин первым делом глянет на ржаной колос: крупный ли? спелый ли? и не тронут ли спорыньей? И лишь потом с досадой подумает про васильки: видно, плохо провеяны были семена ржи, вот и осталось много сорняков-васильков…

Рожь была главным злаком средневековой Руси. Ее важное достоинство состояло в том, что она могла быть озимой культурой. Иначе говоря, рожь умела выживать под снегом. Озимую рожь сеяли в августе. До первого снега она успевала взойти. Эти всходы («зеленя») уходили под снег и там как бы засыпали. Весной, когда снег сходил, рожь продолжала свой рост. В итоге даже за короткое северное лето она успевала созреть.

Ржаной хлеб был основным продуктом питания для русского крестьянина. Белый, пшеничный хлеб подавали только в богатых домах. Из пшеничной муки пекли калачи и пироги для праздников. Пшеница любит тепло и хорошую почву. Поэтому сеяли пшеницу главным образом в южных районах страны. В средней полосе она приносила хороший урожай только в исключительных случаях – на удобренных золой гарях, на солнечных косогорах и т. п. Кроме того, в те времена не знали озимых сортов пшеницы. А яровая пшеница успевала созреть только в очень благоприятное лето.

Неприхотливой и быстросозревающей культурой был овес. Он занимал основные площади ярового клина. Овсяная каша и овсяные лепешки не сходили с крестьянского стола. Помимо зерновых злаков крестьяне времен Ивана III на своих полях выращивали гречиху-, лен и коноплю. В огородах произрастали хорошо знакомые нам овощи (капуста, огурцы, горох, морковь, свекла), фруктовые деревья (яблони, вишни, слива) и кустарники (смородина, крыжовник). Роль картофеля, широко распространившегося в России только в середине XIX века, играла неприхотливая репа.

Красота предметов народного быта заключалась главным образом в их совершенстве. Подставка-светец, деревянный ковш «скопкарь», нехитрая мебель избы, наконец сама изба – все это идеально отвечало своему назначению. При тщательном исследовании, вероятно, можно вывести даже математическую формулу этого совершенства. Изба была проста по конструкции. Она чем-то напоминала домики из детского конструктора. Венцы сосновых бревен соединялись вырубками на концах. Крыша делалась из теса или щепы. Под них укладывали слой бересты, которая предотвращала гниение дерева. Маленькие «волоковые» оконца задвигались широкой доской. На зиму их затягивали бычьим пузырем. В целом в избе, конечно, было темновато. Мрак разгоняли с помощью горящей и днем лучины.

В узком смысле слова «изба» – это отапливаемое помещение, «истьба», «истобка». Так называли ту часть постройки, где находилась печь.

«Подавляющее большинство печей были глинобитными, сводчатыми, с плоским подом; в начале рассматриваемого периода (XIII–XV века) встречаются изредка каменки, а в конце его – кирпичные печи».

Помимо теплого жилого помещения в доме иногда было и холодное. Оно называлось «клеть». Здесь летом жили, а зимой хранили всевозможную утварь.

Между избой и клетью располагались сени. Отсюда одна дверь вела на крыльцо, другая – в избу, а третья – в клеть. Важнейшей задачей было сохранение тепла. С этой целью у всех помещений – высокие пороги, а сам дом поднимали на высокий «подклет». Там, в подклете, тоже держали припасы.

Продолжением жилой части постройки служил хлев. Обычно его помещали под одной крышей с домом. Это позволяло уделять скоту часть домашнего тепла. Кроме того, над хлевом размещали сеновал, откуда по мере необходимости сбрасывали вниз сено и солому.

Дворовые постройки – амбар, сарай, колодец, баня, летняя кухня, нужник –располагались по периметру двора. От улицы и от соседей двор отделял высокий тын из заостренных кольев. Створки ворот запирались толстым брусом. Для людей была устроена небольшая калитка. Неподалеку от калитки ставили будку со свирепым псом.

Логика природно-хозяйственной ситуации – лоскутки плодородной земли, широкие полосы леса, овражисто-болотистый ландшафт, отсутствие хороших дорог – превращала русского крестьянина в угрюмого бирюка-одиночку. Средневековая русская деревня состояла из одного, двух или трех дворов.

«Исследователи в Новгородской земле в конце XV в. насчитывают всего 37–38 тысяч поселений, которые в то время были в основном мало дверными. Около 90% поселений состояли из одного – четырех дворов. Причем только один двор в конце XV в. имел 40,7% селений, в 30% селений было два двора, а 18,4% состояло из трех–четырех».

Конечно, время от времени крестьяне из соседних дворов-деревень сходились вместе для совместной работы, отдыха или богослужения. И все же большую часть времени они проводили в узком мирке своего двора, среди привычных лиц домочадцев…И все же: что они делали долгими вечерами в своих ослепших избах, под вой голодных волков в соседнем овраге? Чем отгоняли скуку и тоску? О чем говорили и о чем мечтали? Бог весть…Нужно было обладать беззаботностью ребенка, чтобы жить на краю невозможного. Впрочем, беспросветная нищета и одиночество могли испортить и самый ангельский характер.

Цитируется по: Борисов Н.С. Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света.

Жизнь и быт крестьян на Руси зависели от местности, в которой они проживали. Дом был значительно утеплен в северных районах, в то время как на юге обходились мазанками. Расположение на приграничных или вновь осваиваемых территориях сопровождалось вражескими набегами. Кроме того, у каждой губернии встречаются свои традиции, которые позволяют отличать жителей разных регионов.

Но в целом образ жизни крестьян в России в 16-19 веке был очень похож.

Дом

Центром крестьянского дома была каменная печь . Вокруг нее ставили стены из бревен (сосна или ель). Пол земляной. На него для тепла клали половики.

В конце 16 века у избы появились сени . Входя с улицы, крестьянин попадал в небольшую «холодную» комнату, тут хранили продукты и прочее. И только потом в само жилище. В сенях не было окон. Это усовершенствование помогало сохранить в доме тепло.

В избе окна были обтянуты бычьим или рыбьим пузырем. Стекло было большой редкостью. Окна служили еще и дымоходом, располагаясь повыше.

Печь топили по-черному , дым уходил в отверстие в потолке и окна. Во-первых, так лучше прогревался дом. Во-вторых, стены покрывались черным налетом сажи и копоти, который забивал щели в стенах: насекомые летом не ползут, а зимой ветер не продувает. Щели в стенах дополнительно забивались мхом или соломой. Считалось, что изба так сохранится на более долгий срок, ведь покрытые сажей стены не гнили. К тому же печь требовала меньше дров при таком способе растопки.

Позволить себе топить по-белому могли только зажиточные крестьяне. Бедняки смогли это лишь к концу 18 века.

В печи готовили еду и мылись, бани были не у всех. Русская печь, которую топили круглый год, использовалась. как спальное место.

Освещалась изба лучиной, которую втыкали возле печки в специальную подставку. Под лучину ставили плошку с водой или землей, чтобы не случилось пожара от случайно упавшего уголька. В основном с темнотой все ложились спать.

Внутреннее убранство дома

Убранство дома скудное. Наискосок от печи – красный угол , где располагалась икона. Заходя в дом, взгляд падал именно на иконы. Вошедшие крестились, а лишь потом здоровались с хозяевами.

С одной стороны печи располагалась «женская часть », где женщины готовили и занимались рукоделием. Большой стол, за которым проходила трапеза, стоял по центру, количество посадочных мест было рассчитано на всю семью. С другой стороны печки находились инструменты и лавка для мужских работ .

Лавки стояли вдоль стен. На них спали, укрываясь домоткаными полотнами, шкурами. В крышу вбивали кольцо, на которое обычно вещали люльку с ребенком. Занимаясь рукоделием, женщина качала люльку.

Обязательный атрибут крестьянского дома – сундуки со скарбом. Они могли быть деревянными, обитыми кожей или металлическими пластинами. Для каждой девочки собирался свой отдельный сундук с приданным.

Посуда в доме была двух видов: глиняная, в которой готовили, и деревянная, из которой ели. Металлическая посуда была большой редкостью и стоила немалых денег.

Двор

Во дворе располагались хозяйственные постройки : сарай, загон для домашнего скота (хлев). В 16-17 веке в северных районах приобрело популярность строительство двух ярусного сарая: снизу находились животные, а на втором ярусе хранилось сено, рабочий инвентарь.

Зимой часто приходилось брать скотину прямо в дом, чтобы уберечь от морозов.

Обязательная постройка – подпол . Ямка в земле, которую накрывали крышкой. В нее складывали продукты, чтобы не портились в тепле. В холодное время года продукты можно было хранить в сенях в мешочках, или на улице.

Обязательно во дворе был огород , на котором работали женщины и дети. Выращивали овощи: репа, свекла, морковь, капуста, редька, лук. В зависимости от региона могли выращивать ягоды или фрукты.

Картофель, горох, рожь, овес, ячмень, пшеницу, полбу, ярицу, сорицу, просо, чечевицу, лен, коноплю сеяли на поле . Так же засевали однолетние и многолетние травы.

В лесу собирали грибы и ягоды, в основном этим занимались дети. Сушили впрок, делали запасы на зиму. Собирали мед диких пчел.

Рыбу, выловленную в реке, запасали в соленом и сушеном виде.

Крестьянский дом, Кировская область

Пища

Все крестьяне соблюдали церковный пост. Чаще всего на их столе были овощи, хлеб и каша. Рыба в разрешенные дни. А мясные блюда ели в основном по праздникам.

Обычные блюда в каждой крестьянской семье: щи из капусты с салом да черный хлеб, квашенная капуста с луком, постная похлебка, редька или свекла с растительным маслом. Пареная репа, ржаной пирог с репой. Мясо да пироги из белой муки (редкость) по праздникам. Каша с маслом.

Из молока производили молочные продукты, которые тоже употребляли в пищу в разрешенные постом дни.

Пили чай на травах, квас, медовуху, вино. Из овса готовили кисель.

Самым ценным продуктом считалась соль, поскольку она позволяла заготавливать мясо и рыбу, не позволяя им испортиться.

Работа крестьян

Основное занятие, быт крестьян – это земледелие . Пашня, косьба, жнитва, в которых принимали участие и мужчины, и дети, и женщины (в пашне не всегда). Если в семье не хватало рабочих рук, то нанимали работников в помощь, платя им деньги или продукты.

Сельскохозяйственный инвентарь зависел от достатка семьи. Вилы, коса, топоры и грабли. Использовали плуг и соху.

Были у крестьян жернова для изготовления муки, гончарный круг.

После окончания сельскохозяйственных работ у мужчин появлялось время на ремесла . Каждый в деревне владел ремеслами, мог выполнять любую работу, детей учили с самого раннего детства. Высоко ценились специальности, которые освоить можно было, работая подмастерьем, например, кузнец. Мебель, посуду, различный рабочий инвентарь крестьяне производили самостоятельно.

Мальчиков в крестьянских семьях с раннего возраста приучали к труду: ходить за скотом, помогать в огороде. В 9 лет мальчика начинали учить верховой езде на лошади, владению сохой, косой, топором. К 13 годам его брали в работать в поле. К 16 годам мальчик уже владел ремеслами, умел плести лапти.

Позднее, когда началось всеобщее начальное образование мальчиков, а иногда и девочек отдавали в школы, которые находились при церквях. Там учили читать, писать и считать, изучался закон Божий.

Женщины занимались домашней работой, ухаживали за скотиной и огородом, помогали мужчинам в поле. Рукоделию уделялось особое внимание — изготавливали всю одежду на всю семью.

Девочек с 7 лет обучали прясть, вышивать, шить рубахи, ткать, готовя к взрослой жизни. Каждая готовила себе приданное, стараясь украсить как можно лучше. Те, кто к определенному возрасту еще не владел мастерством, подвергались насмешкам. Это касалось и мальчиков, не умевших чего-то, например, плести лапти.

В зависимости от климатических условий крестьяне так же занимались пчеловодством, виноделием, выращивали виноградники.

Занимались мужчины охотой и рыбной ловлей.

Одежда

Основной задачей крестьянской одежды было удобство для работы и тепло. Материал для одежды женщины ткали сами.

Крестьяне носили длинные холщовые или льняные рубахи, у которых подмышками пришивались ластовицы, заменяемые элементы, собиравшие пот. На плечах, спине и груди так же были заменяемые элементы – подклада — подоплека. Поверх рубахи надевали пояс.

Верхняя одежда крестьян – кафтан (застегивался на пуговицы или застежки) и зипун (узкое недлинное платье). Зимой носили овчинные тулупы и шапки (валяные или из шкурок лесных зверей)

Женщины ходили в рубахах, сверху надевая сарафан в пол, длинную юбку.

Замужние женщины обязательно покрывали голову платком, а девушки носили повязку в виде широкой ленты.

На ноги обували лапти, а в некоторых районах в холода носили обувь из двух сшитых кусочков кожи. Плели обувь из прутьев лозы, привязывая кожаную подошву к ноге ремнем.

Праздники

Крестьяне были очень религиозными, верующими людьми, потому праздники в основном были религиозными. Дома молились перед и после трапезы, любое дело начиналось с молитвы, в надежде, что Бог не оставит в хорошем начинании.

Крестьяне регулярно посещали церковь по воскресеньям. Обязательным было присутствие на исповеди в Святую Четырехдесятницу перед Пасхой. Пасха считалась главным православным праздником. ()

Новый год сначала отмечали в сентябре, а после реформы Петра Первого – 1 января 1700 года стало первым Новым годом по новому календарю.

Рождество Христово и следующие за ними Святки и Масленица сопровождались колядой, гаданиями, массовыми праздничными гуляниями, хороводами, катаниями на санях.

Зимой в разрешенные постом дни играли свадьбы, причем обязательно они сопровождались различными свадебными приметами и традициями. ()

Вам будут интересны другие статьи по генеалогии:

Еще столетие назад крестьянство составляло абсолютное большинство населения России и по праву могло считаться фундаментом страны. Жизнь крестьян в дореволюционной России давно стала предметом политических спекуляций. Одни утверждают, что она была невыносимой, крестьяне прозябали в нищете и едва не умирали с голоду, были самыми обездоленными в Европе.

Другие, не менее тенденциозные авторы, напротив, расписывают жизнь дореволюционного крестьянства едва ли не как патриархальный рай. Как жили русские крестьяне? Действительно ли они были самыми бедными на фоне крестьянства других европейских стран или это ложь?

Начнем с того, что миф о вековой бедности и отсталости русского народа с удовольствием воспроизводился и тиражировался на протяжении веков ненавистниками российского государства самых разных политических убеждений. Мы встречаем разные интерпретации этого мифа в статьях дореволюционных либералов и социалистов, в нацистской пропаганде, в сочинениях западных историков и «советологов», в умозаключениях современных либералов и, наконец, в тенденциозных украинских агитках. Конечно, все перечисленные группы авторов и распространителей этого мифа имели или имеют собственные, часто не пересекающиеся интересы. Одним было важно с его помощью низвергнуть монархию, другим — подчеркнуть якобы изначальную «дикость» русского народа, третьи использовали его для утверждения некоей идеальной модели развития российского государства. В любом случае, этот миф часто опирался на всевозможные непроверенные утверждения и умозаключения.

Огромная территория и колоссальные климатические, географические, экономические отличия российских регионов на всем протяжении отечественной истории обуславливали совершенно разный уровень развития сельского хозяйства, разную материальную обеспеченность и бытовой комфорт российских крестьян. Для начала, кстати, нужно определиться, что понимать в целом под крестьянством — сословие в дореволюционном смысле или, с точки зрения более современного подхода, группы людей, занятые в сельском хозяйстве — земледелии, животноводстве, рыбной ловле и т.д. В последнем случае различия между крестьянами дореволюционной России еще более велики. Псковщина и Кубань, Поморье и Дон, Урал и Сибирь — везде жили русские крестьяне, а также земледельцы, скотоводы, охотники и рыбаки других народов России. И их положение отличалось, в том числе, и пропорционально географическим особенностям. На Псковщине и на Кубани сельское хозяйство имеет разные возможности для своего развития, как и в других регионах России. Это надо понимать, рассматривая жизнь и благосостояние русского крестьянства.

Но углубимся в историю и начнем рассматривать жизнь русского крестьянства еще в допетровской России. В те далекие века крестьяне везде жили безрадостно. В странах Западной Европы их положение было далеко не столь успешным, как теперь пытаются представить его «западники». Конечно, безусловным прогрессом ряда европейских стран по сравнению с Россией стало постепенное разрушение феодальных отношений в деревне с последующим освобождением крестьянства от феодальных повинностей. В Англии, Голландии, ряде других стран Европы бурно развивалась мануфактурная промышленность, что требовало все новых и новых рабочих рук. С другой стороны, аграрные преобразования способствовали оттоку населения из деревень в города. Не от хорошей жизни английские крестьяне из родных деревень устремлялись в поисках пропитания в города, где в лучшем случае их ждал тяжелый труд на фабриках, а в худшем — положение безработного и бездомного маргинала со всеми вытекающими последствиями, вплоть до смертной казни по тогдашним британским законам. С активизацией освоения заморских территорий в Новом свете, в Африке, Азии тысячи европейских крестьян устремились туда в поисках лучшей жизни, не страшась возможной гибели во время длительных морских путешествий, соседства с опасными племенами, смерти от болезней в непривычном климате. Далеко не все из переселенцев были прирожденными авантюристами, просто жизнь в Европе была такой, что «выталкивала» тех, кому ничего не светило на родине, за море — на поиски лучшей доли.

Наиболее тяжелым было положение крестьянства в Южной и Северной Европе. В Италии, Испании, Португалии феодальные порядки сохранялись в незыблемом состоянии, крестьяне продолжали подвергаться эксплуатации и часто становились жертвами произвола помещиков. В Скандинавии, ввиду климатических условий, крестьяне жили очень бедно. Не менее тяжелой была жизнь и ирландских крестьян. А что было в то время в России? Никто не скажет лучше современников.

В 1659 году в Россию прибыл 42-летний католический миссионер Юрий Крижанич. Хорват по происхождению, он получил образование сначала в Загребе, затем в Австрии и Италии, много путешествовал. В конце концов, Крижанич пришел к экуменическим взглядам и утверждал необходимость единой христовой церкви католиков и православных. Но такие взгляды были негативно восприняты российскими властями и в 1661 году арестованного Крижанича сослали в Тобольск. Там он провел долгих пятнадцать лет, написав за это время несколько очень интересных работ. Проехавшему практически через всю тогдашнюю Россию Крижаничу удалось очень плотно познакомиться с жизнью русского народа — как дворян и духовенства, так и крестьянства. В то же время, настрадавшегося от российских властей Крижанича сложно обвинить в пророссийской тенденциозности — он писал то, что считал нужным написать, и излагал собственное видение жизни в России.

Однако, Крижанича сложно упрекнуть в чрезмерной идеализации русского бытия, поскольку в целом он относился к русскому и другим славянским народам довольно критически и все время норовил подчеркнуть их отличия в худшую сторону от европейцев. К этим отличиям Крижанич относил мотовство, простоту, чистосердечность славян по сравнению с рационализмом и расчетливостью, изворотливостью и умом европейцев. Обращал внимание Крижанич и на большую склонность европейцев к производственной деятельности, чему немало способствовал их пуританский рационализм. Русский, славянский мир и Запад у Крижанича — две совершенно разные цивилизационные общности. В ХХ веке выдающийся русский философ и социолог Александр Зиновьев говорил о «западнизме» как особом типе развития общества. Спустя столетия он подмечал часто те же отличия западного и русского менталитетов, о которых в свое время писал Крижанич.

Крижанич, кстати, был далеко не единственным иноземным путешественником, описывавшим благополучную и сытую жизнь русского народа в сравнении с жителями других стран. Например, немец Адам Олеарий, побывавший в России в качестве секретаря посольства шлезвиг-голштинского герцога в 1633-1636 гг., также отмечал в своих путевых записках дешевизну продовольствия на Руси. Оставленные Олеарием воспоминания свидетельствуют о достаточно благополучной жизни простых русских крестьян, по крайней мере, если судить по тем бытовым сценам, свидетелем которых он становился в пути. В то же время, Олеарий отмечал простоту и дешевизну повседневной жизни русских людей. Хотя пищи в России вдоволь, у большинства простых людей мало домашней утвари.

Шарль-Жильбер Ромм прожил в России семь лет — с 1779 по 1786 годы, работая учителем и воспитателем графа Павла Александровича Строганова. В одном из своих писем образованный француз, кстати, принявший затем активное участие в Великой Французской революции, писал своему товарищу, что в России «крестьянин считается рабом, поскольку господин может его продать». Но при этом, отмечал Ромм, положение русских крестьян — «рабов» в целом лучше, чем положение французских «свободных» крестьян, поскольку в России каждый крестьянин имеет земли больше, чем в состоянии обработать физически. Поэтому нормальные трудолюбивые и смекалистые крестьяне живут в относительном достатке.

О том, что быт русских крестьян в выгодную сторону отличался от быта их европейских «коллег», отмечали многие западные путешественники и в XIX веке. Например, английский путешественник, Роберт Бремнер писал, что в некоторых областях Шотландии крестьяне живут в таких помещениях, которые в России сочли бы негодными даже для домашней скотины. О бедности ирландских крестьян на фоне русского крестьянства писал и другой британский путешественник — Джон Кокрейн, посетивший Россию в 1824 году. Их заметкам вполне можно верить, поскольку в большинстве европейских стран и в XIX веке крестьянское население жило в глубокой бедности. Массовый исход британцев, а затем и представителей других европейских народов в Северную Америку — типичное тому подтверждение.

Конечно, и жизнь русского крестьянина была тяжела, в неурожайные годы и голодна, но в то время это никого не удивляло.

В наиболее тяжелом положении оказывались те крестьяне, которые перебирались в поисках лучшей жизни в города. О безрадостной жизни обитателей трущоб повествуют Владимир Гиляровский, Максим Горький, Алексей Свирский и многие другие видные представители русской литературы. «Дно» города формировалось в результате разрушения привычного уклада жизни крестьянской общины. Хотя в маргинальные слои населения русских городов вливались представители самых разных сословий, формировало их крестьянство, точнее его беднейшая часть, выходцы из которой на рубеже XIX-ХХ вв. в массе переселялись в города.

Жизнь в России никогда не была легкой, но нельзя назвать ее и какой-то особенно ужасающей и бедной по сравнению с другими странами. Тем более, что на долю России выпало такое количество испытаний, которое не перенесла ни одна европейская страна, не говоря уже о США или Канаде. Достаточно вспомнить, что за один ХХ век страна пережила две мировые войны, унесшие миллионы жизней, гражданскую войну, три революции, войну с Японией, масштабные экономические преобразования (коллективизацию, индустриализацию, освоение целины). Все это не могло не отражаться на уровне и качестве жизни населения, которые, тем не менее, повышались в советское время стремительными темпами.

Илья Полонский

— Жили мы, ты знаешь в деревне под Новосибирском (Новониколаевском), — начала воспоминания бабушка, — наш отец-кормилец рано погиб от несчастного случая: на него упало бревно, когда он помогал строить избу своему брату. Вот и осталась наша мама, твоя прабабка молодою вдовой в 28 лет. А при ней 7 ребятишек мал-мала-меньше. Младший в люльке еще лежал, а старшему едва минуло 11 лет.

Поэтому наша осиротевшая семья была самая бедная в деревне. И было у нас в хозяйстве 3 лошади, 7 коров, а кур и гусей никогда и не считали. Но работать за плугом в семье было считай что некому, много ли одна баба земли вспашет? А это значит, что хлеба в семье не хватало, до весны дотянуть не могли. А ведь хлеб для нас был всему голова.Помню, на Пасху мама нам щей жирных наварит, в печке гуся целиком запечет, картошки с грибами в сметане в большом чугуне натомит, яичек накрасит, сливки, творог на столе стоят, а мы, маленькие плачем и просим: «Мамушка, нам бы хлебушка, нам бы блинка». Вот так было.

Это уж потом, когда через три года старшие братовья подросли и пахать смогли хорошо — вот тогда мы снова как все зажили. Я уж в 10 лет погонычем была на пахоте — моя обязанность была отгонять от лошади слепней и оводов, чтоб они ей работать не мешали. Помню, собирает нас мать на пахоту с утра, напечет свежих калачей и один огромный калач мне на шею как хомут вещает. А я в поле от лошади веткой оводов отгоняю, да калач тот на шее своей ем. Да еще от себя-то оводов отгонять не успеваю, ох и накусают они меня за день! Вечером же с поля сразу шли в баню. Напаримся, распаримся, и сразу силы как будто заново берутся и бежим на улицу — хороводы водить, песни петь, весело было, хорошо.

— Подожди, бабуля, ведь везде пишут, что крестьяне совсем плохо жили, голодали. А ты другое рассказываешь.

— Для крестьянина, милая, земля — кормилица. Где земли мало, там и голодали. А в Сибири у нас тут земли для пахоты вволю было, так что зачем голодать? Тут разве может только какие-нибудь лентяи или пьяницы голодать могли. Но у нас в деревне, ты же понимаешь, что пьяниц вовсе не было. (Конечно понимаю, деревня то у них была староверческая. Люди все истово верующие. Какое уж тут пьянство. — Марита).

Тут и луга заливные с травой по пояс — значит кормов для коров и лошадей хватает. Поздней осенью, когда скотину забивают, пельмени впрок на зиму готовили всей семьей. Лепим их, морозим и в большие самотканые мешки складываем, и на лёдник спускаем. (Лёдником бабуля называла глубокий погреб со льдом, в котором температура всегда была минусовой — Марита). А пока лепим их, — наварим и уж так объедимся! Едим их едим, до того, что уже последний пельмень в горле встанет. Тогда мы, ребятишки, хлоп на пол в избе и по полу катаемся, играемся. Пельмени умнутся — так мы еще добавки поедим.

В лесу и ягоды, и орехи собирали. А за грибами даже и в лес ходить не надо было. Вот у нас за край огорода только выйдешь, да и не сходя с места ведро грибов наберешь. На реке опять же рыбы полно. Ночью летом пойдешь, а щурята маленькие спят прямо уткнувшись носом в берег, их надергать можно было много петелькой. Помню, раз сестрица Варвара и зимой нечаянно щуку «поймала» — пошла на прорубь белье полоскать, а щука ей в руку вцепилась. Варвара ну орать, а сама руку вместе с вцепившейся щукой под мышку — и бежит, мамку зовет. Уха была потом жирная.

Бабуля улыбается мне своей тихой ласковой улыбкой. Ах, бабушка, много бы отдала, чтоб только снова эту улыбку увидать, да поговорить с тобою. Бережно храню в памяти неспешные простые твои рассказы. И еще храню память о той любви, которой ты одарила и детей своих, и внуков и правнуков.

Из жизни сибирской деревни до и во время революции

"Мы жили и работали как всегда, а белые и красные воевали друг с другом, то вдали от нашей деревни, то возле нее, а один раз под вечер случился бой между ними прямо за нашу деревню. От выстрелов, от страха мы все разбежались за огороды, залегли за кустами и ждем, когда кто-нибудь из них наконец победит, и тогда бой прекратится и можно будет нам вернуться в дома. Но силы видимо были равны, ни те, ни другие не вступали в прямой бой, не заходили в деревню, а только перестрелку вели.

Рядом со мною в траве лежала наша соседка, которая шибко за свою корову переживала. Корова у нее была молодая, первотелка и только-только наконец раздоилась нормально. А тут как на грех такая оказия: время вечерней дойки, а мы в кустах лежим. Коровы же мычат, мучаются, вымя полное. Так и не утерпела соседушка - ползком, ползком, огородами пробралась она в свою избу, там схватила вилы, вздела на них наволочку да и выставила над своей крышей навроде флага. А так как наволочки у нее были красного цвета, то и получилось, что вот, якобы уже красные деревню заняли и флаг свой вывесили. По крайней мере, белые видимо так подумали и отошли. А красные в тот раз деревню заняли. Ну и мы довольные по своим домам к своим делам вернулись".

Эпизод второй.

"Зимой отступали белые через наши края, через нашу деревню. Видимо сильно их уже побили, так как отступление было очень большое. Было среди них много раненых, больных, обмороженных. Для обеспечения отступления потребовали они в нашей деревне с каждого двора повозку, коня и возничего. И попробуй ослушайся! С нашего двора выпало мне возницей ехать. Бабы выли по нам - возничим, как по покойникам, понимали, что вряд ли нам удастся вернуться живыми домой. Пошла я коня запрягать в сани, а сама реву: "Мамка меня не любит! Нас семеро ребятишек, а она из всех именно меня выбрала!".

На самом-то деле мама правильно сделала. Старших детей жалко было отправлять, ведь на них хозяйство держалось (отец-то у нас рано умер), а младшие не справились бы. А вот я была - серёдняя, мне тогда лет 14-15 было. Вот мы и поехали. Мороз тогда ударил уже хороший, хотя зима еще только началась. До другой деревни ехать далеко, и я где-то на полпути им предложила: "Есть тут в сторонке избушка лесничего. Избушка справная, дрова в ней всегда есть, можно обогреться, чаю напиться, а потом дальше поехать. Те обрадовались. Мы доехали до этой лесной избушки. Они скорее туда направились, а я делаю вид, будто коня привязываю да сбрую поправляю. Только последний в дверях скрылся, я в сани прыг и ну ходу! Так и удрала от них. Из всей деревни только я одна вернулась не только сама живая-здоровая, но и с конем. Остальные возничие гнали своих лошадей с оступающими, пока лошади не пали, и домой вернулись кто пешком, а кто и вовсе пропал навсегда".

P.S. Жаль, что мало мы разговаривали со своими бабушками и дедушками - живыми свидетелями истории. Вот и у меня лишь некоторые отрывочные эпизоды сохранились. Тем ценнее каждый даже короткий такой отрывок. Приглашаю остальных КОНТОвцев не стесняться и не откладывать в долгий ящик, а писать всё, кто что помнит. Хоть по крохам собирать историю от ее очевидцев.